Смертоносный груз 'Гильдеборг' - Страница 48

Когда я вошел в кабинет капитана, Гофман сидел за письменным столом и копался в бумагах. Не говоря ни слова, он кивнул мне на плетеное кресло и продолжал что-то искать. Комната была полна сигаретного дыма, а на столе стояли недопитые рюмки с коньяком. Густая сетка против насекомых, вставленная в открытое окно, не пропускала воздух ни наружу, ни внутрь. На одной стене - специальная карта с обозначенными патрульными трассами и заштрихованными зеленым опасными зонами. На другой - плакаты с красотками. Нет ничего ужаснее, чем жизнь на базе среди саванны. И он, видимо, это почувствовал.

Наконец он нашел то, что искал. Твердую коричневую обложку с гербом. Мгновение он перебирал пальцами императорские бакенбарды и испытующе смотрел мне в лицо.

- Знаете этого человека? - спросил он тихо и протянул мне фотографию размером с открытку. В меня впились светлые, бесцветные глаза.

- Что вы здесь, черт возьми, делаете? - сказал твердо Гут Сейдл, смотря в упор на секретаря посольства. - Ведь дело идет о немецком судне и о немецких моряках, у меня немецкое гражданство...

Затаив дыхание, я смотрел Гуту в лицо. Это был он, точно встал из мертвых, прилетел на базу!

- Нет, капитан, не знаю! - мой голос даже не дрожал, это отвечал автомат, кто-то проигрывал магнитофонную ленту.

- А этого? - спросил он снова и вытащил другую фотографию.

Что мы еще могли желать? Стройная длинноногая блондинка непринужденно влетела в кабинет секретаря, взяла нас, погрузила в открытый "мерседес" с дипломатическим номером и обрушила на нас водопад смеха, дружеских расспросов и кокетливых взглядов. Теперь мы могли, наконец, свободно вздохнуть. Мы были спасены...

- В жизни его не видел, - сказал я твердо. Тот олух на фотографии был я! Нас сфотографировали сразу же, в посольстве. "Гильдеборг" встала передо мной как стальная стена. Призрак с того света. О! Вот оно, добрались до меня!

- Я тоже нет! - холодно кивнул капитан и спрятал оба снимка. - Никого из этих людей я никогда не видел. В моем корпусе они не служат и не служили. - Он легонько постучал ребром обложки о крышку стола, не спуская с меня глаз. - Я до сих пор никого из своих людей не выдал, это принцип нашей профессии, - добавил он медленно. - Не выдам, конечно, и вас. Мне совершенно все равно, почему вас разыскивают родезийские разведчики...

Он уже мне не "тыкал", не называл сержантом, говорил с холодной беспристрастной вежливостью и смотрел мне прямо в глаза.

- Я ни о чем не спрашиваю и ничего не хочу знать. Однако в связи с тем, что я им сказал, мне придется расторгнуть с вами договор. Они ухватились за след и придут снова. Они почти убеждены, что вы здесь, у меня. Вы должны исчезнуть, это в ваших и моих интересах! Ничего другого я для вас не могу сделать. Не хочу, чтобы возникло впечатление, что я выдал своего парня. Как устроитесь дальше, это уже ваше дело. Сдайте обмундирование, а утром ребята высадят вас на главном шоссе, которое ведет к Умтали. Направление на Солсбери - не рекомендую. У меня еще не было подобного случая: вас преследует не "Интерпол", не полиция, которые мне безразличны, а разведывательная служба государства, с которым я заключил контракт. - Он пожал плечами. - Мне вас жаль, мы хорошо с вами ладим.

Я был не в состоянии произнести ни слова. Меня уволили, нет, меня просто выбросили... Не выдадут меня, а только подбросят львам. Высадят среди саванны где-то на дороге к Умтали, и делай что хочешь!

- А жалованье? - спросил я удрученно. Без оружия я, возможно, обойдусь, но без денег?

- О жалованье и не думайте, - сказал он строго. - Благодарите бога за то, что они прежде всего пришли сюда, что не искали в ведомостях выплаты жалованья. Решились бы вы ждать жалованье до конца месяца?

Он открыл ящик стола и вынул пачку банкнот.

- Мне, конечно, не пойдет на пользу, если вы станете говорить всем, что Гофман - свинья. Помогу вам из своих...

Он отсчитал пятьсот родезийских долларов. Это была только незначительная часть суммы, которую я должен получить, но логика капитана была неумолима. Ждать я не мог. Если бы меня разорвала граната, я бы не удивлялся, с этим человек должен считаться, но он меня уволил, расторгнул договор, вернул свободу. Только что с ней делать?

Как мне действовать, имея за спиной армейскую разведку и полицию? Могу я попытаться перейти на другую сторону? Перебежать в Мозамбик? Я вспомнил слова Тенсера. Как откроется, что ты служил у Гофмана, получишь пулю в лоб. Правда, он говорил об Анголе, но в Мозамбике будет, очевидно, то же самое.

Капитан молчал - конец аудиенции. Только обложкой все еще постукивал о крышку стола. Я встал и взял деньги; медлить не имело смысла, все было ясно. Я даже не встал по стойке "смирно", а только, не говоря ни слова, вышел.

Меня ударила жара пополуденного солнца. Я вынужден был опереться о деревянную стену и остановиться. Вероятно, это была не жара, а тяжесть познания. Понимание действительности. Я не мог перенести эту тяжесть. Я сполз на бетонную ступеньку и в отчаянии сел. Что дальше? Что я должен делать? Поручик Беневенто плелся от столовой. Вероятно, он там даже и не был, а только ждал, когда я выйду. Он остановился надо мной с руками за спиной и молчал. Я уже не был членом корпуса и меньше всего зависел от него.

- Послушайте, Краус, - сказал он, наконец, на своем английском с итальянским акцентом. - Можно вам кое-что посоветовать?

Я поднял голову. Что мне может посоветовать этот проклятый итальянец?

Пусть оставит свои советы при себе!

- В Умтали живет один мой приятель, земляк, он тоже служил у нас до того, как заработал себе на жизнь. Бенито Гуцци - запомните это имя, оно может вам пригодиться. Мы, итальянцы, держимся всегда вместе, а вы ко мне и к бедняге Маретти относились прилично, никаких идиотских намеков и насмешек. Можете передать от меня Гуцци привет, надеюсь, он сможет что-то сделать для вас. Хотя бы найти работу на какой- нибудь отдаленной ферме, где не требуются документы, потому что без документов... - Он покачал головой, повернулся и пошел дальше.